Что ж, подумал Гарри, похоже, так оно и есть.
Вскоре верхняя часть ящика была очищена, и пожарные осторожно сняли крышку. Внутри, свернувшись, как эмбрион, лежало окровавленное тело юной девушки, тело Мэри Энн Дикон — уже давно мертвой.
Лейтенант Бресслер со скорбным ликом шел за покрытыми одеялом носилками к машине «скорой помощи». Он видел, как молодой врач из Центральной больницы осторожно, почти с благоговением опустил тело на откидную койку и дал сигнал водителю. Бресслер еще долго стоял на свежем предрассветном ветру и смотрел вслед «скорой помощи», которая медленно поползла по грязной узкой дороге в сторону Президио. Потом вздрогнул и зашагал к машине, у которой его ждал Гарри Каллахэн.
— Он с самого начала врал, — мягко произнес Гарри. — Так, Эл?
Лейтенант внимательно поглядел на Гарри, потом полез в карман, выудил серебряную зажигалку и поднес пламя к сигаре Каллахэна.
— Врач сказал, что она умерла по меньшей мере двадцать часов назад. Когда он впихнул ее в ящик, может, она еще и дышала, но после… Мерзкое дело.
— У нас других не бывает, — Гарри в последний раз пыхнул сигарой и затоптал окурок. — Поехали в участок, Эл. Пора кончать с этим подонком.
Весь день Гарри трудился над рапортом об аресте, он держался на ногах исключительно благодаря лошадиным дозам черного кофе, вонючим сигарам из кабинета Бресслера и бутербродам с арахисовым маслом. Потом соснул часок на диване в благословенном богами кабинете лейтенанта и десять минут провел в больнице с Чико.
Перелом ключицы? Чепуха. Осколок кости вышел через спину? Теперь о тебе все будут говорить, малыш. Это уже похоже на славу!
Но Чико на шутки не реагировал. Попав в ключицу, пуля расплющилась и раздробила лопатку, словно молоток тыкву. Тело Чико разрывалось от боли, которую он уже был не в силах скрывать.
Ну что ж, придется немного полежать здесь, малыш.
Разговор с Чико не получился. Гарри накликивал на своих партнеров беду. Фандуччи мертв… Сэм выбыл из игры с дыркой в легком… Тот мальчишка Джо — какая же у него была фамилия? — вообще был его партнером всего сутки. Не везет… Он с трудом заставил себя не думать о Чико и окунулся в работу. К трем часам дня рапорт об аресте Скорпиона — Джона До, который произвел инспектор отдела по расследованию убийств полицейского управления Сан-Франциско Гарри Фрэнсис Каллахэн, был отпечатан, подписан и отправлен с нарочным в офис окружного прокурора Уильяма Ти Ротко.
На следующее утро Гарри разбудил телефонный звонок. Девять часов. Бресслер дал ему выходной, и Гарри решил: пусть эта чертова штука надрывается, пока тому, кто набрал его номер, не надоест. Однако после десятого звонка Гарри слез с постели и поднял трубку.
— Инспектор Каллахэн? — женский голос, решительный, но не лишенный приятности.
— Слушаю.
— Это мисс Уиллис из секретариата окружного прокурора. Мистер Ротко хотел бы встретиться с вами немедленно. Он сказал, что это очень важно. В какое время вы можете прибыть, инспектор?
Гарри сдержал стон.
— После того, как побреюсь. Скажем, через час.
— Прекрасно, — сказала женщина. — То есть в десять. До свидания.
Самоуверенная дамочка, подумал Гарри, швырнув трубку. Самоуверенная, как регистраторша в приемной дантиста. Окружной прокурор Ротко любит таких.
Уильям Ти Ротко имел репутацию многообещающего молодого человека. Всего тридцать пять лет, а он уже бросил доходную юридическую практику и, победив на выборах, возглавил окружную прокуратуру. Высокий, стройный, представительный, он с блеском провел избирательную кампанию, но за мальчишеской внешностью мистера Ротко скрывались несгибаемая воля и честолюбие. Окружной прокурор встал из-за стола и демонстративно холодно поздоровался с Гарри:
— Прошу садиться, инспектор.
В отделанном мореным дубом кабинете Ротко был еще один человек — тучный седой джентльмен в пенсне. Он сидел в дальнем углу и, беззвучно шевеля губами, изучал какие-то бумаги. Казалось, он не замечает присутствия Гарри.
Ротко снова опустился в кресло и стал перебирать лежащие на столе документы.
— Я изучил ваш рапорт об аресте, Каллахэн. Крайне необычный пример работы полицейского. Весьма впечатляюще.
— Мне просто повезло.
Ротко внимательно посмотрел на Гарри.
— Именно так вы называете случившееся? «Повезло»? Единственное, в чем вам повезло, Каллахэн, так это в том, что прокуратура не выдвигает против вас обвинения в покушении на убийство!
Гарри вздрогнул, словно от пощечины.
— О чем это вы?
Ротко взял со стола лист бумаги и помахал им перед Гарри:
— Вот об этом. Кто, черт возьми, дал вам право врываться в частное помещение, пытать подозреваемых, отказывать им в медицинской и юридической помощи? Где вы были последние пять лет? Вы что-нибудь слышали о деле Эскобедо? А процесс над Мирандо вам о чем-нибудь говорит? А известно ли вам о существовании Четвертой поправки к Конституции Америки? Неужели вы не понимаете, что у этого человека есть определенные права?
— Еще бы. Я ужасно расстроен, — насмешливо парировал Гарри. Он был немного смущен, ибо чувствовал уязвимость своей позиции, но при этом не вполне понимал, почему прокурор так разошелся.
— Я расстрою вас еще больше, — резко бросил Ротко. — Хочу сообщить вам небольшую новость: как только подозреваемый встанет на ноги, он немедленно покинет больницу.
Гарри почувствовал, как в нем поднимается волна гнева:
— Что это вы пытаетесь мне доказать, Ротко?
— Элементарные вещи, Каллахэн. Он будет освобожден. Мы не можем передать дело в суд присяжных, у нас нет ни одной даже самой паршивой улики.
Гарри рывком поднялся из кресла.
— Улики? Доказательства? Да что вам еще надо, черт побери? Вы что, не видели винтовку? Или автомат?
— Я видел их, — сухо ответил Ротко. — Прекрасное оружие, за ним хорошо ухаживали, но как вещественные доказательства они ни черта не стоят.
— Вы хотите сказать, что баллистическая экспертиза не в состоянии доказать, что пули, которые мы извлекли из тела Сандры Бенсон и этого мальчика, Рассела, были выпущены из этой винтовки?
— Нет, этого я не говорю. Пули действительно совпадают, но винтовка не может служить уликой, а на автомате нет отпечатков пальцев… Нет ничего, что можно было бы связать с подозреваемым. В сумке были обнаружены две обоймы с девятимиллиметровыми патронами, но в качестве доказательства они также неприемлемы. У меня нет оснований для возбуждения дела, Каллахэн, а то, что вы пытаетесь мне всучить, рухнет в суде, как карточный домик. Против этого человека нет ни одного по-настоящему весомого вещественного доказательства. Нет ничего.
— Кто, черт возьми, так решил? — крикнул Гарри, лицо его приобрело кирпичный оттенок.
— Закон! — рявкнул в ответ Ротко.
— Значит, закон спятил!
Они пожирали друг друга глазами, словно бульдоги перед дракой.
Пожилой человек поднялся на ноги:
— Я понимаю ваше негодование, мистер Каллахэн. Позвольте мне объяснить ситуацию.
«Это что еще за старая перечница?» — читалось в сердитом взгляде Гарри. Ротко заметил это выражение и быстро вмешался, дабы избежать дальнейшего скандала.
— Каллахэн, позвольте мне представить вам судью Баннермана из апелляционного суда. Кроме того, в университете Беркли его честь ведет курс конституционного права. Я попросил его зайти в прокуратуру, потому что очень ценю мнение мистера Баннермана. Мне бы хотелось, чтобы вы выслушали его, инспектор.
— Выслушаю, — мрачно пообещал Гарри.
Судья Баннерман изящным движением снял с носа пенсне и убрал в нагрудный карман.
— Естественно, это мое неофициальное мнение. С точки зрения права, обыск жилища подозреваемого был незаконным и, следовательно, полученные в его результате доказательства и улики — например, винтовка, о которой вы говорили, — не могут быть представлены в суде. Вам не следовало так торопиться, инспектор, вначале надо было получить ордер на обыск. Странно, что мне приходится объяснять вам такие простые вещи.
— Девушка умирала, — сдавленным голосом сказал Гарри.
— Она уже была мертва, — спокойно заметил Ротко.
— В то время я этого не знал. Счет шел уже на минуты… Я знал, сколько ей отмерил убийца.
Судья Баннерман согласно кивнул.
— Суд безусловно принял бы во внимание ваше вполне законное беспокойство за жизнь девушки, но ни при каких обстоятельствах не простил бы применение полицией пыток с целью выбить из подозреваемого то, что может быть расценено как признание. Нет, мистер Каллахэн, о признании подозреваемого и имеющихся вещественных доказательствах можно забыть. Были явно нарушены права подозреваемого, которые оговорены в Четвертой и Пятой поправках к Конституции и, видимо, отдельные пункты Шестой и Четырнадцатой поправок.